Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье - Страница 41

— Ведьма она, вот что! — выкрикнул Йонс и затрясся еще больше. — Черная ведьма! Я еще тогда понял, когда голову эту страшную увидел. Надо было мне сразу бежать, бежать, куда глаза глядят…

— Но вы не убежали, Людвиг, — заметил Иоганн. — Теперь уже нет смысла бранить себя.

«Мне нужно остановить ее, — сказал он себе. — Иначе как бы мне самому не пришлось пожалеть о том, что я не сделал это вовремя».

— Мария! — позвал он, продолжая придерживать Йонса за плечи. — Послушайте, Мария!

Женщина даже не обернулась.

Она стояла на коленях рядом с мертвой собакой и сосредоточенно замыкала фигуру из костей. Насколько мог разглядеть в темноте Раттенхубер, это было что-то вроде звезды с длинными и острыми лучами.

Мария пела. Она пела негромко, так, что шум падающей воды не позволял разобрать слова. Но от интонации ее голоса у оберфюрера по спине поползли мурашки.

Это был очень древний, смутно знакомый ему напев, то ли плач, то ли вой. Что-то первобытное, что-то темное, непонятно откуда известное Раттенхуберу, который никогда в жизни не слышал таких ритуальных песнопений. Может быть, звуки этого плача пробудили в нем память предков, живших в дремучих лесах и боявшихся ужасов ночи, ее крылатых демонов. Демонов зла, рыщущих над ночной землей и готовых растерзать заблудившегося путника. Путника, беспомощно озирающегося на перекрестке давно забытых дорог.

Вот из темноты доносится шорох огромных крыльев… Чья-то черная гибкая тень опускается с беззвездных небес. Она наклоняется над путником, вытягивает длинную шею. Блестят острые клыки.

Надо бежать, но человек не может. Он парализован чужой холодной волей. Он уже почти мертв от сжавшего его сердце ужаса. И все-таки он умирает не сразу. Он еще успевает почувствовать, как рвут его плоть мощные когти, как перекусывают его шею чудовищные челюсти.

Иоганн потряс головой, отгоняя навязчивое видение. Мария продолжала петь свою жуткую песню, но теперь она лежала на теле убитого Казбека, вцепившись обеими руками ему в шкуру. Можно было подумать, что она оплакивает пса, которому сама только что перерезала горло.

— Прекратите! — крикнул Людвиг Йонс, пытаясь вырваться из железных рук Раттенхубера. — Прекратите это немедленно!

Мария взвыла. Йонс схватился обеими руками за голову, пытаясь заткнуть уши.

Фон Белов обернулась к мужчинам. Лицо ее было похоже на гипсовую маску, белокурые волосы разметаны, как солома.

— Заткните его, Иоганн! — прошипела она. — Великая Богиня идет!

Раттенхубер тряхнул Йонса, как котенка. У того лязгнули зубы, и он действительно замолчал. На мгновение вокруг стало очень тихо.

Даже гул водопада как будто растворился в царившем над ущельем безмолвии. Воздух стал ломким, как тонкий лед. Раттенхуберу показалось, что где-то рядом распахнулись невидимые двери, и все звуки, окружавшие их — шум воды, шорох сосен, пение ночных птиц — канули в открывшуюся за ними бездну. Наступило молчание, безграничное, давящее, наводящее ужас.

В этой абсолютной тишине оберфюрер увидел, как по ощетинившемуся лесом склону ущелья скользит огромная крылатая тень. «Планер, — подумал Раттенхубер. — Над горами летит русский планер. Он летит беззвучно и в свете луны кажется гораздо больше, чем на самом деле. Если я подниму глаза, я его увижу».

Но заставить себя посмотреть наверх он так и не смог.

Он стоял над обмякшим Йонсом, сосредоточенно разглядывая песок у себя под ногами. Вальтер у него в руке казался бесполезной игрушкой.

Время замерло.

Что-то происходило там, впереди, внутри выложенной из старых костей звезды. Что-то бесшумно передвигалось в темноте, большое, невидимое в ночи. Один раз Раттенхуберу показалось, что он ощутил на своем лице дуновение воздуха от взмаха огромного крыла.

Все его нервы были напряжены до предела. Сердце било в ребра, как таран в ворота осажденной крепости.

Кончилось это так же внезапно, как и началось. Звуки вернулись, будто кто-то выпустил их на свободу. В уши ударил гул падающей воды. Оберфюрер вскинул голову и увидел Марию фон Белов. Она, раскинув руки, лежала прямо в центре перекрестка. Кости, составлявшие пентаграмму, были разбросаны в беспорядке. Раттенхубер поискал глазами Казбека, но не нашел его. Пес бесследно исчез, будто его и не было.

Раттенхубер подошел и поднял Марию фон Белов на руки. Она оказалась неожиданно тяжелой — все тело адъютанта фюрера словно окаменело. На лице, туго обтянутом неестественно белой кожей, застыло странное, незнакомое Иоганну выражение — смесь ужаса и экстаза. Зрачки закатились, рот был полуоткрыт, влажно сверкали зубы.

Раттенхубер отнес свою подопечную к водопаду и без особых церемоний сунул ее голову под струю воды.

— Если еще раз задумаете совершить такую гнусность, — сказал он, когда Мария отплевалась и отфыркалась, — на меня можете больше не рассчитывать.

— Бросьте, Иоганн, — хриплым голосом отозвалась фон Белов, — вы даже не понимаете, что мне удалось совершить.

— Неужели? По-моему, все предельно ясно. Вы прикончили ни в чем не повинную собаку и довели до сердечного приступа безобидного старика.

— Я открыла нам путь, Иоганн. Путь в самое сердце древней страны тайн. Богиня Луны услышала меня и приняла мою жертву. Теперь славный пес будет нашим проводником в лабиринтах подземного мира.

— По-моему, вы бредите, — грубо сказал Раттенхубер. — И, кстати, куда вы дели Казбека?

— Вы что, ничего не поняли? — фон Белов удивленно посмотрела на телохранителя. — Пса забрала она, Геката, Повелительница трех миров.